Библиотека – территория памяти
Свет далеких имен
Только светлый след, что мы оставим,
Добрым словом помянет народ…
А. Венедиктов.
Три далеких имени, которые навсегда останутся в истории калмыцкой культуры – Владислав Людвигович Котвич, Вениамин Густавович Бергман и Ээлян Овла. Этот год для них юбилейный, но, как вы понимаете, не это объединяет их. Произнося имя Ээлян Овла, конечно, думаем об эпосе «Джангар», а вот имена двух других юбиляров известны далеко не всем. Между тем, именно эпос позволяет нам «вплести» их в один венок памяти и благодарности. У каждого из них была своя дорога к «Джангару» и такое понимание его ценности, что их деятельность, вдохновлявшая исследователей последующих поколений, и стала предтечей джангароведения – самостоятельного направления в калмыцкой науке. Среди тех, кто шел и идет по нему есть большие имена, причастные к изучению и сохранению этого героического, устно-поэтического сказа калмыцкого народа о самом себе, но сегодня – о юбилярах.
Разговор о них хочется начать с предлога «благодаря», так и сделаем.
Благодаря исследователю немецкого происхождения В. Бергману, который первым еще в начале XIX века перевел на европейский язык отрывки из эпосов «Гесер» и «Джангар», Европа узнала о литературе и культуре калмыков, познакомилась с неизвестным ей эпосом, интерес к которому, кстати, не угасает и сегодня.
Он родился в 1772 году в Лифляндской губернии (Латвия) Российской империи. Выросший в семье ученого и одного из самых читаемых латышских писателей Густава Бергмана, Вениамин очень интересовался историей, литературой, но по просьбе отца изучал богословие в Лейпциге, затем в Йене. По окончании учебы вернулся домой, был священником в деревне, преподавал в Риге, затем уехал в Москву, где учил детей в богатых домах. И вот лето 1799 года, проведенное в имении генерала, у которого он работал, недалеко от г. Сарепта (ныне Красноармейский район города Волгограда), стало летом знакомства с калмыцкой культурой. Сам исследователь писал так: «В этом поселении братьев-евангелистов я познакомился с калмыками, в какой-то степени сам, а частично узнал о них из сведений местных протестантских братьев. Контраст монгольского образа жизни с нашим, самобытность, которую я увидел в характере и образе мышления калмыков, все это побудило меня еще ближе познакомиться с этими интересными людьми. Усилия господина Нейца из Сарепты, который благодаря своему глубокому знанию монгольского языка и тщательному изучению нескольких монгольских книг, смог дать наилучшую информацию о мифологии монголов, позволили мне написать несколько заметок по этому вопросу. Этот достойный человек …продиктовал мне начало монгольского произведения, чтобы я мог впоследствии более тщательно проработать его. Через несколько месяцев в Москве я показал свой перевод разным знакомым, чье неожиданное одобрение так взбодрило меня, что я решил заняться монгольской литературой…». Бергман обращается в Академию наук, получает отказ, но, как пишет он, это было «сделано таким образом, что больше воодушевило, чем удержало меня». Помог ему польский ученый, любезно согласившийся показать переведенный им монгольский фрагмент президенту Академии наук. И «вскоре после этого, милостью монарха,- писал Бергман, я обнаружил себя способным осуществить свой план отправиться из Москвы в калмыцкую степь». Так, получив должность академического адъютанта и финансовую поддержку из императорской казны, он в 1802 г. отправился продолжить изучение языка и культуры калмыков, общение с которыми облегчало некоторое знание их языка, полученное от жителя Сарепты К. Нейца. К сожалению, выделенных денег хватило лишь на пятнадцать месяцев работы. Результатом поездки стало четырехтомное сочинение о культуре, быте, религии, истории, обычаях, медицине нашего народа – «Кочевнические скитания среди калмыков в 1802-1803 годах», изданное на немецком языке в 1804 г. в Риге. Отрывки из описания были переведены на французский язык и опубликованы в «Азиатском вестнике» (1826 г.), на русском языке в «Вестнике Европы» в 1805 г. под названием «Любопытные известия о калмыках». В четвертом томе были опубликованы «Героические песни из Джангариады», записанные у неизвестного джангарчи, в третьем томе – буддийский трактат «Йиртмжин толи» (Зеркало вселенной). Надо отметить, что труд Бергмана не остался без внимания европейской науки, переиздавался, последний раз в 1969 г. в Нидерландах в одном томе. Кстати, хорошее впечатление оставили наши предки у него, согласитесь, если он написал, что «…калмыки всегда бодры и оживлены. Ворчуны среди них так редки, как часты среди европейцев. Они любопытны, охотно хотят добраться до тайн и ведут себя как дети, если видят новые вещи, которые возбуждают их внимание. Больше всего на свете они любят своих детей, и они проявляют себя любезнейшими супругами…». Сколько еще интересного о нашем народе мог бы зафиксировать исследователь, но все его обращения к властям о выделении средств на дальнейшую работу оставались без ответа, и он был вынужден вернуться домой, заниматься делом, от которого сбежал – работал пастором-адъюнктом. Отдушиной для него была работа с историческими документами, к примеру, им была написана история Петра I. В 1816 г. Бергман получил ученую степень доктора философии Тартуского университета. Женился, у него было шестеро детей. В 1856 г. Вениамина Густавовича не стало.
А в 1882 г., ровно через сто лет после рождения В. Бергмана, родился Владислав Людвигович Котвич – выдающийся ученый-монголист польского происхождения. Выпускник восточного факультета Петербургского университета, специализировался в области языков монгольской группы, изучал маньчжурский и китайский языки.
С 1903 г. более 20 лет преподавал калмыцкий язык в Петербургском университете, будучи заведующим кафедрой монгольской филологии. Для исследования диалектов нашего языка не раз бывал в Калмыкии (1894, 1896, 1910, 1917). В результате в 1905 г. он издал отдельной книгой «Калмыцкие загадки и пословицы», в 1915 г. «Опыт грамматики калмыцкого разговорного языка» – об установлении норм правописания основных двух говоров – дербетского и торгутского – на основе разговорной речи. Совместно с учителем Лиджи Нормаевым и Номто Очировым подготовил и издал в Петрограде «Калмыцкий букварь». Занимался Владислав Людвиговович и просветительской деятельностью. К примеру, откликнувшись на просьбу калмыков Большедербетовского улуса Ставропольской губернии, организовал при Петербургском университете двухгодичные курсы подготовки учителей для калмыцких школ, слушатели которых изучали не только калмыцкий язык, но и историю монгольских племен, буддизма. Его студентами были первый доктор филологических наук Калмыкии Церен-Дорджи Номинханов, д.ф.н., первый директор КНИИЯЛИ И.К. Илишкин, список можно продолжить. О том, что старался всячески помочь говорит и факт передачи им из Ленинграда в Калмыкию «5 пудов мелких и 10 пудов крупных шрифтов зая-пандитских букв для организации издательской деятельности на калмыцком языке». А когда в 1924 г. Владислав Людвигович переехал в Польшу руководить специально для него созданной кафедрой восточных языков Львовского университета, то он помогал и калмыкам-эмигрантам, приезжая в Прагу для чтения лекций по калмыцкому языку, истории калмыков и буддизма их детям, учившимся в гимназии. В 1929 г. даже переиздал там «Опыт грамматики калмыцкого разговорного языка». Но, пожалуй, чаще мы вспоминаем этого человека в связи с нашим эпосом, о котором он услышал от своего учителя К.Ф. Голстунского, записавшего и издавшего в Санкт-Петербурге литографским способом две песни о Джангаре еще в 1864 г. Он сумел привить студентам интерес к эпосу, просил их продолжить его дело.
«… пленили меня в то время величественные образы степных богатырей», – писал Котвич, не просто включив эпос в круг своих научных интересов, а занявшись поиском песен и джангарчи. Так, в 1908 г. на средства Русского комитета для изучения Средней и Восточной Азии он отправил в Калмыкию своего студента Номто Очирова, где того ждал невероятный успех – встреча с джангарчи Ээлян Овла! Он вернулся с записью на фонограф одной из песен эпоса и потряс всю монголоведную профессуру. В этом же году был вторично командирован на родину сказителя и уже в декабре вернулся в Петербург с записью десяти глав. «Ввиду большого значения Джангариады не только для монголо-калмыцкой, но и мировой эпической литературы я решил повидаться с Ээлян Овла и по возможности проверить полученные мною записи…», – писал В. Котвич, отправляясь в 1910 г. в калмыцкие степи. Он уточнил названия песен, записал еще один вариант песни о подвигах Мингияна, а по возвращении в Петербург оказал содействие Н. Очирову в этом же году издать эпос отдельной книгой. Открытие джангарчи Ээлян Овла и запись его песен называют научным подвигом и примером сотрудничества студента Н. Очирова и его учителя В. Котвича.
Владислав Людвигович успел подготовить сборник документов по истории калмыков с XV по XVII вв., рукопись которой должен был сдать в Институт Востоковедения АН СССР в 1941 г., но помешала война. А в 1944 г. его не стало.
Кстати, между записью отрывков эпоса Бергманом и записью репертуара Ээлян Овла прошло сто лет!
Ээлян Овла родился в 1857 г. в урочище Багши – Ээджи Бага-Дербетовского улуса (ныне п. Красносельский Малодербетовского района) в семье бедняка, но из их рода были признанные джангарчи. Эпос, как известно, передавался из уст в уста. Так ребенком он не только слышал пение эпоса, а проявив интерес, стал получать уроки исполнения от своего дяди, который благословил его, объявив своим приемником. Он объездил верхом и обошел пешком всю степь, встречаясь со стариками – знатоками старины, бывал и в усадьбах знати, его приглашали на свадьбы, национальные праздники, а после революции – на собрания, съезды улусов. И получил славу джангарчи, знающего не отдельные песни эпоса, а целый цикл песен, связанных одним сюжетом. Их запись и прижизненное издание не могли не радовать рапсода, но думал ли он, что это его неоценимый вклад в мировую культуру? Овла был женат, имел троих детей, которых, рано овдовев, растил сам. Выдал замуж дочерей, женил сына, но смерть сына и маленького внука от сыпного тифа летом 1920 г. подкосили его здоровье – осенью этого же года его не стало.
Сегодня наш эпос «Джангар» – достояние мировой культуры. Но одной из задач калмыцкой науки в ближайшие годы станет вопрос отстаивания его принадлежности калмыцкому народу, т.к. есть серьезные опасения со стороны Китая, выдвинувшего гипотезу о создании эпоса на его территории, даже подавшего уже заявку в ЮНЕСКО. Вот тут-то, кстати, нашими аргументами и станут первая запись В. Бергмана и репертуар Ээлян Овла, как самая известная в мире версия эпоса. Слово за нашими учеными. Я же просто выразила дань уважения и памяти, напомнив студентам о неоценимо много сделавших для нашей культуры людях. Кто-то, конечно, знал об этом, а для кого-то и новая информация.
С. Богаева, зав. ОМР НБ